Наши действия по отношению ко лжи ясны: с одной стороны, мы не должны разыгрывать из себя окружных прокуроров, требовать признаний или делать государственное преступление из пустякового вранья. С другой стороны, мы не должны колебаться, называя вещи своими именами. Если мы видим, что ребенок в срок не возвратил книгу в библиотеку, то не стоит спрашивать: «Ты вернул книгу в библиотеку? Ты уверен? Почему же тогда она лежит у тебя на столе?»
Вместо этого мы должны просто констатировать факт: «Я вижу, что ты вовремя не сдал книгу в библиотеку».
Если учитель звонит нам из школы и говорит, что наш ребенок не сдал экзамен по
Арифметике, то мы не должны устраивать ребенку допрос с пристрастием: «Ты сдал экзамен по арифметике? Ты уверен? На этот раз ложь тебе не поможет! Мы говорили с учителем и знаем, что ты с треском провалился на экзамене».
Вместо этого нам следует прямо сказать ребенку: «Учитель по арифметике сказал нам, что ты не сдал экзамен. Мы очень обеспокоены и думаем, как можно тебе помочь».
Иными словами, мы не провоцируем ребенка на ложь из самозащиты и не даем ему — причем совершенно намеренно — возможности солгать. Если ребенок все же лжет, то наша реакция должна быть не истеричной и не морализаторской, а деловой и реалистичной. Мы должны дать понять ребенку, что у него нет нужды лгать нам.